Публикации

Концлагерь смерти «Вяземское СИЗО-2». Три истории украинских пленных

Как пытают и убивают украинских пленных — истории из одного российского СИЗО.

Материал Texty.org.ua. Оригинал — по ссылке.

На первый взгляд, Вяземское СИЗО №2 — самое обычное учреждение российской пенитенциарной системы. Однако на самом деле это место можно смело назвать лагерем смерти.

Россияне оказались гораздо хитрее и умнее, чем нацисты во время Второй мировой войны, которые сооружали специальные заведения для уничтожения врагов.

Официально в РФ нет специализированных учреждений для содержания украинских пленных. Как будто никто и не находится в российском плену. Они просто «распылили» украинских пленных по своим тюремным заведениям, где подальше от людских глаз физически и морально ломают и уничтожают их.

Texty.org.ua решили исследовать одно конкретное место, где пытают украинских пленных. Это Вяземское СИЗО № 2 — ничем не примечательное заведение, ставшее местом пыток для украинских пленников.

Работая над этим материалом, мы обнаружили еще одну проблему — неготовность украинского государства четко подчеркнуть, что фактически сегодня мы имеем дело с массовыми преступлениями против человечности.

Возникла парадоксальная ситуация: из-за бюрократии украинские чиновники просто копируют поставленный российскими врачами сфальсифицированный диагноз, вместо того чтобы дать собственное определение, от чего человек умер, и в конце концов назвать преступление преступлением.

Очень обидно, что украинские чиновники фактически подтверждают российскую ложь о том, что очередной украинский пленный просто умер от «туберкулеза».

При этом официальная украинская судмедэкспертиза игнорирует тот факт, что россияне сделали все возможное для уничтожения людей и тот же туберкулез — это следствие пыток и издевательств, от которых ежедневно страдают украинские пленники.

Надеемся, наш материал будет способствовать решению этих проблем.

Александр Грицюк

Киверцы, Волынская область, попал в плен в апреле 2022-го. В январе 2024-го родным сообщили, что тело Александра вернули из плена.

Рассказывает Оксана Грицюк, жена погибшего:

Мы живем на Волыни в городе Киверцы. Мой муж Александр работал строителем. С первых дней полномасштабной войны он сказал: «Кто, если не я?». И пошел добровольцем. Воевал в 110-й бригаде имени Марка Безручко.

К сожалению, 10 апреля 2022-го он с группой побратимов попал в плен под Новобахмутовкой.

О его пребывании в плену я узнала из рашистских сайтов. Сначала нашла одно видео, потом второе, где он был ранен и ему перематывали голову.

Осенью 2022-го мне пришло подтверждение от Международного комитета Красного Креста. В сентябре 2022-го я получила одно-единственное за все время письмо от мужа. Причем написанное на русском языке:

«Здравствуйте, моя супруга. Нахожусь в плену в Российской Федерации. Был ранен. Кормят, одевают, обувают. Предоставляют всю необходимую медицинскую помощь. Жду обмена и скорейшего возвращения домой».

Вне всякого сомнения, письмо написано под диктовку. Но и это для меня была большая радость. Я получила подтверждение, что мой муж жив.

Я стучала во все двери, писала — Координационный штаб, президент, СБУ, Национальное информационное бюро. Ездила постоянно в Киев. Не просто ждала из плена, а постоянно что-то делала.

В феврале 2023-го освобожденный из плена сокамерник моего мужа рассказал мне, что с ним все хорошо, относятся более-менее нормально, сейчас не бьют, выжить можно.

Теперь я понимаю, что он так говорил, чтобы меня не расстраивать. Дальше было просто глухо, никаких известий о муже.

Правда, в декабре 2023-го мне позвонил представитель Лубинца (Дмитрий Лубинец — уполномоченный ВРУ по правам человека. — Texty.org.ua) и сказал, что есть возможность передать вещи и письмо мужу. Я написала письмо, добавила несколько фотографий и отправила на Национальное информационное бюро. Это было как раз перед Новым годом. На тот момент мой муж был уже неживой, но я об этом еще не знала.

В начале января 2024 года я получила информацию от еще одного сокамерника моего мужа. На этот раз я услышала, что над моим мужем издевались. А уже 24 января мне позвонила следователь из Киева и сказала, что был обмен телами в декабре 2023-го и у них есть тело моего мужа.

Я не могла в это поверить, сказала, что они что-то перепутали, и бросила трубку. Позже следователь выслала мне фото татуировки, и уже по татуировке я узнала его.

Это был самый страшный день в моей жизни.

Когда мы 25 января приехали в Киев на опознание тела, я была шокирована тем, что увидела. Это была очень страшная картина. Особенно поразило, насколько худое тело привезли. Патологоанатом сказал, что в нем не было и пятидесяти килограммов.

Саша был высокого роста — 180 см. До плена весил 110 кг, был физически здоров. То, что от него осталось, — только кости и кожа. Голова была вся синяя, нос на бок, указательные пальцы без ногтей. То ли они выдернуты, то ли отбиты, я не знаю. Следы пыток по всему телу.

Его сокамерники позже рассказали мне, как над ними издевались. Каждый день избивали. Били или в камере, или выводили наружу. Били очень жестоко, особенно моего мужа. За то, что он был высокого роста, статный, за то, что был из Западной Украины и не хотел разговаривать на русском.

На него говорили «ты бандеровец, вас надо убивать и резать всех». Его очень жестоко избивали. Так, что он терял сознание. Между избиениями заставляли часами стоять неподвижно. Иногда с поднятыми руками.

Их почти не кормили. Однажды был какой-то праздник, а во дворе СИЗО бегали собаки, так надзиратели набрали им собачьих объедков, набросали туда собачьей шерсти и дали это в качестве еды.

Я написала мужу пять писем, и, как мне рассказали, летом 2023-го он получил эти письма. В одном из писем я написала, что у него родился внук. Когда он это прочитал, то был очень растроган. Рассказал ребятам, и в этот день они отдали ему всю свою еду, получилась такая маленькая кастрюлька.

Дату смерти ему поставили 16 ноября 2023 года. В заключении нашего украинского патологоанатома указано «туберкулез». Мы будем оспаривать это заключение. Я знаю, что в марте вернули из плена много тел ребят. И всем им будто под копирку пишут «туберкулез» или «ишемическая болезнь сердца».

Месяц я не могла похоронить своего мужа, потому что мы были не согласны с этим врачебным свидетельством. И везде, куда я по поводу этого заключения судмедэксперта обращалась, в том самом Координационном штабе по вопросам обращения с военнопленными, мне отвечали: они не могут влиять на решение судмедэксперта.

Когда мы забирали врачебное свидетельство о смерти, там было просто написано — туберкулез. Так же и с выводами о причине смерти. В российском заключении написано, что он умер в больнице, причина смерти — пневмония. У нас же стоит туберкулез и легочная недостаточность.

Я просто не понимаю, почему наша сторона занимает фактически позицию россиян, списывая причины смерти просто на болезнь. Достаточно просто взглянуть на него, чтобы понять, что он замучен. Там только кости и кожа. Учитывая это все, мы сказали, что не согласны и не будем забирать такое свидетельство о смерти.

Чтобы вы понимали: при нем были также российские документы. Причиной смерти там указана пневмония. Указано, что умер он в Вяземской центральной районной больнице. И самое интересное: когда нам уже в Луцком ЗАГСе выдавали свидетельство о смерти, то написали: место смерти — город Вязьма, Вяземская центральная районная больница.

Нет ни слова о том, что он был в плену. Так это получается, что российская сторона такая гуманная, что повезла его, больного, на лечение в свою больницу? А мне на это в ЗАГСе ответили: «А что мы сделаем, если при нем были такие документы?».

Сейчас материалы уголовного дела пошли в прокуратуру. Там вроде как изменили квалификацию на статью 438 пункт 1 УКУ (жестокое обращение с военнопленными или гражданским населением. — Texty.org.ua). Хочется надеяться, что будут сделаны надлежащие выводы.

В Киверцах хотели мемориальную доску поставить и говорили: «Мы напишем, что ваш муж умер в плену». А я им сказала: «Лучше вообще ничего не ставьте. Мой муж не умер, он погиб, защищая Родину».

Виталий Клоченко

Вознесенск, Николаевская область, попал в плен в апреле 2022-го. В апреле этого года родственникам сообщили, что Виталия вернули из плена мертвым.

Рассказывает жена погибшего Оксана Клоченко:

Мой муж подписал контракт 9 июня 2020 года с 36-й бригадой морской пехоты.

Сначала все было хорошо: служил разведчиком-пулеметчиком, выполнял все обязанности. Это не первый его военный опыт. Когда в 2014-м на Востоке все начиналось, ему прислали повестку. Он не колебался и сразу пошел, хотя я ему говорила, что ты можешь и не идти, поскольку у нас маленький ребенок.

С 2014 по 2015 год он был в 28-й механизированной бригаде, имел статус участника боевых действий. Пошел не колеблясь и в 2020-м, хотя у нас на тот момент уже было трое детей.

Очень хотел в морскую пехоту, хотел получить берет, на который так и не успел сдать. Были у них учения, он все прошел, был очень доволен, ему все очень нравилось.

Потом началась полномасштабная война. В марте 2022-го я узнала, что они в Мариуполе. Муж не говорил, где они там находились, просто сказал, что в Мариуполе. Мы уже потом узнали, что они находились на заводе имени Ильича, откуда и попали в плен. Это произошло 12 апреля.

Он тогда мне позвонил, мы с ним долго разговаривали. Параллельно было слышно другие голоса вокруг него, кажется, все тогда звонили родственникам. Фактически у них это был последний шанс поговорить с родными. Он не говорил, что их берут в плен. Сказал, что будут пытаться прорываться, возможно, что-то получится и он еще позвонит. Но дозвониться уже не получилось. Я потом узнала, что Виталий попал в плен. Знакомая мне прислала какое-то видео, на котором было четко видно, что он в плену.

Мы, наверное, месяцев восемь даже не знали, где он есть. Мониторили телеграм-каналы, сайты, смотрели информацию обо всех, кого освободили, но никто не видел его, не мог сказать, где он. А 1 января 2023 года от одного из освобожденных узнали, что Виталий жив, находится в городе Вязьма Смоленской области в СИЗО № 2.

Потом опять тишина, никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Мы целый год ничего не знали, ездили на акции, в Координационный штаб. Но никакой информации о нем не было. Единственное — Виталий официально был подтвержден как пленный Красным Крестом. Его подтвердили еще в 2022 году.

Потом уже был обмен в 2024-м. Двое пленных, которые вернулись, рассказали, что он болен, но жив. Один из этих мужчин в 2022-2023 годах находился с ним в одной камере, другой видел Виталия живым за две недели до своего обмена, который состоялся 3 января уже в этом году.

Тогда Виталий уже болел туберкулезом, был очень худой, с переломанным носом. Но разговаривал, волновался, что там с нами. Вообще я заметила: те, кто освобождается из плена, не очень много хотят рассказывать обо всех этих пытках.

Как мне рассказали, там хорошего ничего не было. Жили они в подвальном помещении. Кормили тем, чем свиней кормят, да еще и по две ложки давали. Сильно били. Если человек падал, терял сознание, они ему к уху шокер приставляли, чтобы пришел в себя. И продолжали снова. Как после такого не заболеть? А еще ребята рассказывали, что в камеру могли специально подселять больного туберкулезом человека, чтобы заразить других.

Мы обращались в Координационный штаб и СБУ, просили, чтобы Виталия включили в списки как тяжелобольного.

17 апреля этого года позвонил следователь и предложил посмотреть на фото. Говорил, что, возможно, мне не придется ехать, возможно, я узнаю его так.

Фотографии реально были страшные. С одной стороны, тело было уже полуразложившееся. С другой — даже в таком состоянии было видно, что над ним издевались, били. И еще — страшная худоба. До того как он попал в плен, он был 185 см роста, нормального телосложения. А сейчас это был просто ужас, насколько он был худым.

Мы таки поехали на опознание, поскольку фотография не показывала всего. Мне надо было видеть ноги: у него была деформация ногтя, и мне надо было посмотреть. Только после этого я могла быть уверена, что это он.

Мы с его сестрой приехали в Полтаву в морг, и там все было очень плохо. С момента звонка следователя прошло два дня — тела не были в холодильниках, лежали просто в морге в пакетах, в которых их привезли. Когда мы открыли пакет, там частично была просто похлебка. Запах стоял страшный.

А потом мне следователь сказал, что в медицинской терминологии нет такого слова, как пытки. Есть другие термины, но не пытки. Сказал еще, что судебный эксперт не нашел следов пыток.

Но перед этим он же нам сказал, что пыткой считается даже не давать спать. На что я ему ответила: посмотрите на него. Там просто мощи остались от человека, даже кости и те усохли. Ну как это можно не назвать пыткой? У него перебит нос. На теле видны признаки травм. Все указывает на то, что его избивали и пытали.

Еще одно — оказывается, тело Виталия вернули в Украину еще 15 марта, а мне сообщили только 17 апреля. Хотя на мешке с телом было написано его фамилия и имя. Я спросила, почему сразу семье не позвонили, как тело попало в Украину, а перезвонили только через месяц. Мне ответили, что пришло очень много тел. Вот как дошла наша очередь, так нам и сообщили.

Но разве нельзя было положить тело на нормальное хранение? Чтобы уже семья могла приехать и нормально человека забрать.

Потом было захоронение, мы забирали его из морга. И некоторые люди, даже водитель нашего катафалка, не хотел, чтобы снимали на камеру. Перед нами закрывали дверь, чтобы никто не видел, как кладут, что кладут в гроб. Потому что у нас в городе такое впервые случилось, что человек умер в плену.

А теперь мы имеем еще одну проблему. Судмедэксперт не написал, где именно умер Виталий. Получается, что умер он в неизвестно какой стране и неизвестно в каком городе. Да еще и написал, что умер просто от заболевания. Никакого упоминания о том, что он два года находился в плену и что его там пытали.

И теперь, отталкиваясь от этого вывода, я не могу сделать свидетельство о смерти, потому что не указано место смерти. Уже месяц прошел после похорон, а свидетельства о смерти нет. В ЗАГСе говорят: ничего неизвестно о том, в какой стране и где именно Виталий умер. Хотя тот же следователь мне подтвердил, что его привезли из российской Вязьмы.

И как бы там ни было, а мой муж не просто умер в плену, как написали в заключении, от туберкулеза. Он мужественно защищал свою страну и за нее погиб.

Алексей Крецу

Николаевская область, встретил полномасштабное вторжение в Луганской области, где и попал в плен. Сначала его доставили в СИЗО № 17 в Луганске, а уже оттуда в Вяземское СИЗО, где он пробыл почти два года. Вернулся из плена, сейчас лечится от приобретенных в плену туберкулеза и гепатита B.

Рассказывает военный Алексей Крецу:

Нас два месяца держали: сначала в Луганском СИЗО, потом была долгая дорога, в том числе перелет транспортным самолетом, пока в конце концов нас не привезли в Вяземское СИЗО. Сначала нас продержали двое суток со связанными руками и закрытыми глазами.

Из того, что удалось услышать, — всего в это СИЗО привезли 256 наших пленных. Как сказал один из надзирателей, «256 рыл».

Как только сняли стяжки на руках и повязки с глаз, нам устроили «прописку» — били с применением шокеров, дубинок, рук, ног, всего, что под руку попадется. А уже после того, как отгамселили, как-то постригли, помыли — это секунд 15 максимум на каждого. При этом первым досталась вода, как кипяток, а последним — совсем холодная. Уже после этого нас расселили по камерам.

С того момента, как мы попали в СИЗО, наступила полная информационная изоляция, абсолютно полная. Правда, как только нас привезли, сказали, что всех расстреляют. Потому что нас, видите ли, нечем кормить и где держать. А уже через месяц сказали, что убить не убьем, но домой вы целыми не вернетесь. И вернутся не все и неизвестно когда.

О режиме в Вяземском СИЗО

Отношение было ужасное, условия ужасные, просто невыносимые.

Каждый божий день на утренней проверке били, унижали. Тот самый шокер — его на нас не жалели.

Утром с подъемом в 6:00 до 10:10 мы стояли не двигаясь в камере. Стоишь лицом к двери: нельзя голову даже опустить, потому что считают, что ты тогда спишь. А в каждой камере велось видеонаблюдение. Обычно две видеокамеры, редко когда по одной. И каждое твое движение отслеживалось.

Повернул голову, оперся на кровать — все, тебе беда. Сидеть имели право только покалеченные и тяжело больные, которые вообще не могли стоять.

Если была зима и на улице было минус 10, то в камере, дай бог, чтобы плюс 10-12 градусов. Потому что камеры хоть и небольшие, но зимой в основном не отапливались. И вот ты стоишь часами в своей тоненькой зэковской одежде, не двигаешься, тупо без всякого движения.

А когда лето и жара были, форточка закрыта наглухо, батареи топят на максимум. Мы друг друга буквально ловили во время построения, поскольку ребята начинали терять сознание.

Кормили нас крупой, залитой кипятком. А часто и холодной водой. Единственное, что вкусно было, это когда давали кисель с куском белого хлеба. Давали еще пюрешку из зеленой картошки, которая была салатового цвета. И к ней рыбу.

В туалете имели право находиться не более трех минут. Неважно, что ты там делаешь, у тебя есть на все про все только три минуты.

Раз в несколько недель была баня. Как вели нас в баню — колонной, руки за спиной, полусогнутыми. И не дай бог, чтобы кто-то посмотрел направо, налево или на них. Забьют просто насмерть. Приходим на баню, звучит команда: «Раздеться!».

Мы раздеваемся полностью, в чем мама родила. Становимся в позу, как говорится, ноги расставлены, голова наклонена, руки за спиной («дельфинчик» называется). И вот у них на бане были женщины. И они очень сильно любили бить нас по гениталиям берцаками, шокерами, чем угодно.

Били также на допросах. Вот я простой пограничник, не штурмовик, не морпех, не пулеметчик. И то я на этих допросах потерял половину своих зубов. А что творили на допросах с пулеметчиками или снайперами, страшно представить.

Нам время от времени устраивали ротацию из других камер. Так вот ребята, которых перевели, рассказывали, что с ними в камере был морпех-штурмовик, еще и в должности снайпера. Его били замотанным в армейское полотенце замком, били по чему угодно. Над нашей камерой наверху была камера зеков, которые служили в СИЗО. Они очень громко включали музыку, а здание, в котором проводятся допросы, было примерно в 70 метрах от нашего корпуса. Так вот этого парня били так, что он перекрикивал даже колонки.

Лечение карцером

Тяжелобольных переводили в карцер, где условия были еще хуже. Был один парень, который провел в одиночке почти год. Вообще не видел людей. Там даже зеркал не было. Я его спрашивал: «Как ты там не сдурел?». Он сказал: «Нашел какие-то дощечки и представлял, что это волк из «Ну, погоди». И с ним разговаривал». В карцер его перевели, потому что он якобы заболел туберкулезом.

Из того, что я знаю, в карцерах россияне держат не залетчиков, а в основном душевно больных и тяжелобольных. Всех типа туберкулезников с пневмонией, гниющих — их всех держат в карцере.

«Матрос Зеленский»

Как-то пришел следователь и сказал: «Российская Федерация дает вам шанс заявить о том, что вы живы. Это типа ваша надежда на обмен, напишите письмо домой». И дали нам лекало, по которому писать письмо. Там было написано:

«Я, старший матрос Зеленский Владимир Александрович, имя, отчество, нахожусь в плену Российской Федерации, меня кормят, лечат, по вам скучаю, жду обмена».

Нельзя было указывать ни дату, ни подпись, ни местонахождение. Один парень решил схитрить и в своем тексте обвел буквы В, Я, З, Ь, М, А. Он сделал это очень аккуратно, но цензура СИЗО пронюхала.

Я думал, они его убьют. Но они его действительно сильно покалечили. Потому что после этого парень хромал и разговаривал так, будто нос был сломан несколько раз.

В 2023-м мы попросили еще одно письмо написать. Нас вывели на прогулку на тюремную площадку, и кто-то из нас решил спросить, можно ли написать еще письмо родным. Дело в том, что нас всегда охраняло три линии охраны.

В зеленом, вероятно, Росгвардия, в черном какая-то их спецура, а в фиолетовом надзиратели СИЗО. Последние били нас всегда и беспощадно, спецура — когда-некогда, а вот те, в зеленом, нас не трогали. И поэтому мы именно их спросили, можно ли попросить администрацию СИЗО дать возможность написать нам письмо.

А они такие: «А куда вы, б…, хотите написать письмо?». Я им ответил, что сам из Николаевской области. Они мне сразу: «Откуда?! Правильно говори… Учи русский язык, он тебе пригодится». Потом спрашивают, из какого именно населенного пункта. Называю его, а они такие: «Нет такого уже, мы туда «Тополь» пустили!».

Потом парень из Одессы спрашивает, а они ему тоже в таком стиле отвечают: «Нет Одессы уже, одни руины. Вы должны понять, что все теперь россия — Одесская область, Винницкая, Черновицкая».

Еще спросили, есть ли кто из Львова. Отозвался один парень. Они ему: «Там еще пока что не россия, но скоро будет. Так что учи язык».

После этих десяти минут прогулки мы пришли в камеру, и сами понимаете, какое у нас было состояние. Мы же тогда в полной информационной изоляции были. Но нас спасло то, что они тупые по своей натуре. Потому что через неделю-две включили нам радиоточку, а там как раз сообщалось, что украинская ДРГ с помощью системы «Град» расстреляла Каховскую ГЭС.

А я же географию хорошо знаю. Пацанам в камере говорю, что они, вероятно, даже и Херсон не взяли. Потому что «Грады» работают с расстояния максимум 25-30 километров. Так что не могли в таком жестком тылу наши «Грады» работать.

«Игра в счет»

Как-то к нам пришел следователь и сказал, что ему нужны показания о зверствах ВСУ. Спрашивал, может, кто-то из нас слышал или видел какие-то зверства со стороны украинских военных против мирных граждан. Речь шла о мародерстве, убийствах, изнасилованиях. Прежде всего их интересовал Мариуполь.

Когда я сказал ему, что пограничник с Луганской области, он на меня просто рявкнул, чтобы я закрыл рот. Среди нас были морпехи, и именно они их очень интересовали. Но из нас никто не знал о таких случаях, потому что их реально не было.

ПРИШЕЛ СЛЕДОВАТЕЛЬ И СКАЗАЛ, ЧТО ЕМУ НУЖНЫ ПОКАЗАНИЯ О ЗВЕРСТВАХ ВСУ В МАРИУПОЛЕ

Следователь вроде ушел, а вечером снова вернулся с вопросом, вспомнили ли мы что-то. Когда понял, что ничего от нас не добьется, сказал, что будет нам «игра в счет». Три ночи.

Что такое «игра в счет»? Это когда ты с утра до вечера стоишь в одной позе. Тебя бьют, когда им хочется. Кормят на скорую руку: поесть, помыть посуду, сдать — все это должно занимать 120-130 секунд.

Но главное — ночью никто не спит. Гасится основной свет, включается дежурное освещение, все ложатся на кровати и начинают каждый по очереди называть номер своей кровати. И так всю ночь. Три ночи подряд. У нас был один парень из Новой Одессы, так вот он сошел с ума.

Он начал кричать: «Мы на телепередаче, это все розыгрыш. Выпустите меня отсюда, я в Киеве, я все понял, это все розыгрыш».

Прибежал вертухай, и его забрали куда-то. Через неделю этого парня снова привели к нам в камеру. Очевидно, ему начали делать уколы, давать таблетки. Потому что к нам в камеру зашел в прямом смысле овощ. Ему какие-то таблетки давали каждый вечер, и он после них становился реально овощем. Плюс весь был в рубцах, избитый.

Лицо было один сплошной синяк, бровь разбита. На голове гематомы аж прямо с пузырями. Руками он как робот двигался. Чтобы кулак сжать, ему надо было минуты полторы. Мы уже его с ложечки даже кормить начали. Во время наших ежедневных стояний в камере ему таки разрешили сидеть.

Но надзиратель при этом сказал, что если он хотя бы голову опустит, то нам всем труба. Поэтому мы ему постоянно говорили: «Не спи». А он нам даже ответить ничего не мог, так его накачали.

Красный Крест и российское гражданство

На восьмой или девятый месяц к нам пришел представитель Красного Креста. По крайней мере нам так его отрекомендовали. На моей памяти это был единственный раз, когда он к нам приходил. Хотя ребята говорили, что он потом еще раз заходил, лично я видел его только раз.

И вот этот представитель Красного Креста сначала спрашивал, хотим ли мы получить гражданство российской федерации. И тут мы решили схитрить, начали говорить ему, мол, нам бы как-то связаться с семьями, чтобы посоветоваться, типа такие дела сами не решаются. У каждого же есть семья, мама, папа.

И тут этот представитель Красного Креста поворачивается к нам и говорит: «Я не понял, а вам что, не дали возможности связаться?». И к администрации СИЗО обращается: «Вы что, не дали им возможности связаться с семьями? В течение дня, максимум завтра, чтобы все пленные позвонили домой. Вы меня слышали?». Те ему: «Да точно».

Представитель Красного Креста ушел, а через полчаса я услышал, как открываются камеры и всех заключенных около 10-15 минут, грубо говоря, даже не бьют, а просто уничтожают. Причем всех, даже туберкулезников в масках.

Texty.org.ua обратились с запросом в Международный комитет Красного Креста, действительно ли их представитель встречался с украинскими пленными в СИЗО № 2 города Вязьма и предлагал ли пленным получить российское гражданство. Международный комитет Красного Креста предоставил ответ на вопрос Текстов и в своем ответе четко отметил, что организация никогда не предлагает пленным менять их гражданство. «Это не является нашей задачей и этого не делает никто, кто каким-либо образом связан с международным Красным Крестом», — говорится в ответе, который получила редакция.

«Волынская резня» и Михалков

С первых дней заключения и до самого освобождения мы учили какие-то русские стихи, нам промывали мозг тем, что мы потомки предателя гетмана Мазепы, что мы потомки Бандеры, который устроил резню и убивал женщин и детей. Все это подробно было расписано на листах А4, которые нам давали для изучения.

На одном из них был рассказ о «Волынской резне». В частности, был рассказ о том, как головорезы-бандеровцы принесли своему начальнику в подарок пять отрезанных голов поляков. Была еще листовка «Одесская Хатынь» о сожжении пророссийских боевиков в Доме профсоюзов.

Включали нам и радио. Очень популярной среди надзирателей была программа «Бесогон» (автор — российский режиссер Никита Михалков). Так, однажды из нее мы узнали, что всех евреев в Киеве во время Второй мировой войны расстреляли украинцы. Да и вообще украинцы были приспешниками Гитлера и являются потомками полицаев.

Ну и плюс утром подъем — гимн россии, перед завтраком — гимн россии, после завтрака — гимн. Такая же история с обедом и ужином. И перед отбоем тоже гимн.

Проводили у нас и физкультуру. Длилась она сначала час-полтора, но в условиях ограниченного питания и после постоянных побоев ребята теряли сознание во время занятий. В какой-то момент нам таки уменьшили время зарядки до получаса. Хотя все равно это было еще одним видом издевательств. Надзиратель может идти по общему коридору и тут всем дает команду отжаться пятьдесят раз, громко считая.

А силы уже не те: кто-то симулирует отжимания, кто-то пытается спрятаться в мертвую зону от камеры. Но если надзиратели замечали такое, то выводили из камеры, били шокером, ногами. Еще и издевательски приговаривали: «Вы что, такие хитрые? Вы же морпехи, вы же, б…, элита…». Издевались над нами как могли.

Каждый вечер, укладываясь спать, я мечтал, что проснусь где-то в санатории или вообще не проснусь.

Свидетельство об Александре Грицюке

Первый случай смерти, свидетелем которого я был, произошел в декабре. Это был Грицюк с Волыни (с рассказа жены Александра мы начинали статью). Где-то в декабре среди ночи открылась дверь в камеру и мы чисто случайно услышали диалог.

Один из зэков, который работал в хозчасти, говорил надзирателю: «Начальник, я …л туда заходить, я их боюсь».

На что тот ему ответил: «Ты, б.., живых бойся, мертвых нечего бояться».

За 5-6 часов до этого мы наблюдали, как один из надзирателей обеспокоенно подходил к карцеру, в котором содержался Грицюк, говорил, что они принесут ему нормальной пищи. По тону было понятно, что уже тогда Грицюк был в критическом состоянии.

Ни о каком пребывании в какой-то вяземской больнице здесь и речи не могло быть.

На утро мы услышали, как фельдшер говорил, мол, запишите фамилию такой-то Грийцюк или Грийцив.

Texty.org.ua: из описанного Алексеем Крецу можно предположить, что Грицюк умер в СИЗО № 2, а не в стационаре Вяземской центральной больницы. Очень жаль, что украинская сторона без какого-либо критического осмысления, очевидно, просто продублировала информацию россиян о том, что Грицюк еще живой якобы был положен в стационар Вяземской центральной больницы. Таким образом они пытались скрыть тот факт, что уже в критическом состоянии ему не была оказана медицинская помощь. Напомним, по словам Креца, фельдшер СИЗО поинтересовалась судьбой Грицюка только утром. Физическое состояние тела Грицюка очень убедительно свидетельствует о том, что заключенного целенаправленно морили голодом, а также, как отмечают другие пленные, систематически жестоко избивали.

Свидетельства о Виталии Клоченко

Виталий Клоченко был человеком с характером. У него на все было свое мнение, и на нем он стоял. А вся эта гниль из СИЗО таких очень не любила. Таких убивали и пытали. Особенно пулеметчиков, гранатометчиков, операторов ПЗРК. Чтобы на них повесить убийства и изнасилования, зверства в Мариуполе. И были такие, что сдавались.

Этого человека нельзя было сломать морально. Поэтому они его убили физически.

С ним я провел в камере примерно, сейчас скажу, даже не примерно, а точно скажу, с апреля 2022-го по 27 января 2023-го. Он был здоровый мужик, физически развитый, агрессивно ко всему настроенный, со своей непоколебимой точкой зрения.

Примерно через три месяца, когда нас перевели на первый этаж в самую холодную камеру, как туберкулезников, мы услышали, как его ведут на бане и он ковыляет. Потому что ему постоянно говорили: «Клоченко, ты за…л, ковыляй». Я так понимаю, что это был результат допросов.

Они не смогли его сломать морально, чтобы он взял на себя убийства или зверства. Поэтому они его убили физически.

Немножко перестарались, понимаете? Потому что там садюги. Нечисть и нелюди.

То, что не отпускает

Сейчас меня лечат от туберкулеза. Уже пошел третий месяц, как я лечусь. Лечусь экспериментальными лекарствами. Но меня больше беспокоит не туберкулез, а другое. Я еще не могу оправиться от этого всего. Бывает такое нахлынет. Плюс еще вдогонку часто очень снится, что я засыпаю здесь, а просыпаюсь там. И это настолько страшно, что просыпаюсь в холодном поту. Меня это никак не отпускает.

СИЗО № 2 в лицах

Если верить сообщениям в медиа и профильным страницам в соцсетях, Вяземское СИЗО № 2 до полномасштабного вторжения жило своей привычной российско-гулаговской жизнью. Конечно, о жизни, здоровье, содержание заключенных СИЗО практически ничего не писали.

А вот жизнь рядовых работников освещалась довольно-таки подробно. Торжественный прием новых работников возле каких-то знаковых для россиян памятников Второй мировой войны, участие в спортивных мероприятиях, празднование каких-то странных юбилеев. Не удалось, правда, найти таких привычных для российской жизни экскурсий школьников в учреждения пенитенциарной системы, но их скорее любят отправлять на ознакомление в исправительные колонии.

Хотя все же была у этого заведения одна особенность. Непосредственно перед полномасштабным вторжением там построили новый корпус на более чем 200 человек.

С началом полномасштабного вторжения информационная активность вокруг СИЗО № 2 очень быстро идет на спад. О нем почти нет публичной информации. Вроде бы меняются его руководители, но до конца даже непонятно, когда и в какое время их снимают.

Можно почти с уверенностью говорить, что в 2022-м руководителем этого СИЗО был некий Виктор Науменко.

Затем на его место пришло несколько заместителей, пока, в частности, его должность не занял представитель администрации СИЗО Алексей Захаров. Подробнее о нем мы напишем ниже.

Последние годы на руководящих должностях в СИЗО постоянно находится Андрей Мартынов. В частности, в начале 2024-го он был заместителем начальника СИЗО.

Стоит также сказать и о непосредственном начальнике всех СИЗО Смоленской области. Речь идет о руководителе УФСИН (Управление федеральной службы исполнения наказаний. — Texty.org.ua) в Смоленской области Александре Трачуке. Вот он на своей «парадной» фотографии со значками и планками орденов за свою «героическую» службу.

У Александра Трачука есть интересный нюанс. Как утверждают российские медиа, он родился в Украине, а именно в Одесской области. Однако это не мешает ему «плодотворно» работать в рамках системы, которая уничтожает и ломает украинских пленных.

Теперь стоит вернуться к личности Алексея Захарова, напомним, нынешнего и.о. начальника Вяземского СИЗО.

Именно Захаров, по словам Алексея Крецу, присутствовал во время приема украинских пленных в СИЗО. И, скорее всего, именно он был одним из руководителей позорной процедуры избиения и унижения украинских пленных.

Вот что вспоминает Крецу: «Притащили в какой-то подвал, начали избивать. Затем сняли затяжки с рук, срезали скотч с глаз, после этого выводят в белый коридор. Там уже стоит двое в масках и этот «шкаф» (Алексей Захаров. — Texty.org.ua) без маски.

Он один из всех был без маски и балаклавы. И именно он меня спросил: «Ты кто такой?». Я ему ответил, что пограничник, на что он мне: «Понятно, с…а, нацик, ведите». После чего меня отвели в место, где меня заломили и что-то требовали подписать. Из текста увидел только одно слово: «виновен». Параллельно меня продолжали избивать».

Что касается самих исполнителей избиения, то это настолько «серые» и лишенные каких-либо интересов (кроме, конечно, склонности к садизму) люди, что на них трудно найти какую-то интересную и ценную информацию. Возможно, кроме некрологов. Вот некролог одного из них.

Как видим, жизненный путь Владимира Петрова достаточно типичен для работника российской карательной тюремной системы. Служба в Чечне, где фиксировались многочисленные случаи нарушения прав человека, и затем бесконечная служба в Вяземском СИЗО.

Отдельно хочется сказать о представителях российской государственной службы, которые называют себя «церковными служителями Русской православной церкви». На страницах вяземских медиа можно найти немало упоминаний о подписании неких договоров о сотрудничестве между Вяземской епархией и СИЗО № 2.

Однако «пастырское» сотрудничество служителей РПЦ и представителей администрации СИЗО № 2 никак не сказалось на качестве жизни украинских пленных. Их все так же избивают, не дают есть и издеваются над ними. Единственное, по свидетельству Алексея Креца, пленным раздали крестики, а в СИЗО должно было быть две или три Библии, для прочтения которых надо было записываться в очередь.

Во всех СИЗО россии

Может сложиться впечатление о какой-то исключительной роли Вяземского СИЗО № 2 в пытках украинских пленных, но это не так. Похожее происходит, вероятно, в каждом российском СИЗО, где содержатся украинские пленные. По информации Медийной инициативы за права человека, сегодня украинские пленные содержатся в 42 следственных изоляторах и исправительных колониях россии. Они содержатся как в приграничных с Украиной областях, так и в глубине страны. Накануне полномасштабного вторжения или уже после 24 февраля 2022 года их освободили от граждан РФ. Арестанты из числа россиян остались в местах содержания в качестве персонала.

Чтобы понять, насколько такая практика распространена и типична для других мест, где содержатся украинские пленные, Texty.org.ua пообщались с родителями еще одного украинского воина, погибшего в российском плену. Святослав Салтыков, 22-летний саксофонист военного оркестра 36-й отдельной бригады морской пехоты, попал в плен в Мариуполе в первой половине 2022-го.

Перед самой войной оркестр поехал в Мариуполь на гастроли, где их и застала война. Несмотря на то что речь идет о музыкантах, участники оркестра и прежде всего Святослав приняли действенное участие в обороне города. К сожалению, они попали в плен и в итоге оказались в СИЗО российского города Кинешма.

Рассказывает мать парня Марина Салтыкова:

О том, что творилось в СИЗО, мы узнали от парня, который сам вышел из плена, проходил реабилитацию, потому что был в плохом состоянии. Их очень плохо кормили. Заставляли целый день стоять на ногах, били шокерами, дубинками. По любому поводу и без повода. Не так посмотрел или голову поднял, что-то сказал. У них там повсюду камеры видеонаблюдения. Если что-то не так, сразу забегали в камеру, били. Били на прогулке. Заставляли приседать, отжиматься.

Знаем, что надзиратели заставляли нашего сына петь. У него хороший слух, память, голос. Дома он не пел, но знал много песен.

Во врачебном свидетельстве о смерти написали, что у него якобы была проблема с сердцем. Но дома он нормально занимался спортом, ездил на велосипеде.

У Святослава были определенные проблемы с сосудами в носу, дома иногда шла кровь. И те, кто с ним был в камере, говорили, что у него голова время от времени болела. Возможно, начались проблемы с давлением. Русские же так никого особо не жалели. Били по спине, по шее, по ногам. Этот парень, которого вернули из плена и который дал нам информацию, не мог уже и ходить, когда вернулся.

Если у человека какие-то проблемы со здоровьем были, там сразу все это обострялось. И независимо от того, больны они или имели какие-то проблемы, их все равно били.

Из того, что нам рассказали, осенью сын уже был слаб, из носа были постоянные кровотечения. Хотя их и дальше заставляли приседать, стоять, еще что-то делать. Как-то они пришли, а возле кровати сына была лужа крови. И его потом куда-то повели в отдельную камеру. Говорят, он был настолько слаб, что уже даже свои вещи не мог нести с собой.

А еще ребята якобы слышали разговор охранников между собой: «Я его ударил, а он упал, я думал, он притворяется, а он умер».

Его перевели в одиночную камеру, скорее всего, для того, чтобы он там умер.

Ребята о нем очень хорошо отзывались. И когда они в Мариуполе были, и когда в плену. Поддерживал морально других, говорил, что все будет хорошо, что все выйдут из плена.

Texty.org.ua: учитывая все изложенные ужасные факты, учитывая то, что такие вещи происходят в разных уголках россии, можно сделать вполне очевидный вывод, что речь идет не об «эксцессе исполнителя», а об абсолютно четкой государственной политике россии по уничтожению как украинских защитников, так и мирных граждан. Цель этой политики понятна и очевидна — физически уничтожить украинцев, морально сломать. Все это четко укладывается в политику российского государства и имеет конкретное название — «геноцид».

Сейчас читают

Охранник президента Польши совершил дерзкую выходку в Киеве

«Заоблачные» деньги в 35 лет: почему ВРУ снова не отменила «золотые» пенсии прокуроров

Рада отправила в отставку Шмыгаля: видео

Концлагерь смерти «Вяземское СИЗО-2». Три истории украинских пленных